Весной 1951 г. Роббинс опять вернулся в Нью-Йорк сити балет, и, по его словам, применил те чисто технические находки, которые реализовал в мюзикле «Король и я»,* в своем полемическом балете «Клетка». Сам он рассказывал, что сверхпротяженные сиамские движения и жесты, которые он использовал в бродвейском шоу, перелились через край и выплеснулись в балет.
Поставленный на мрачную музыку Концерта для струнного оркестра ре мажор Стравинского, этот балет повествует о том, как насекомые-самки «насилуют» и затем убивают насекомых- самцов. Программка в качестве объяснения предлагала «состязание или культ». И, согласно Роббинсу, первоначальный замысел восходил к мифологическим амазонкам. Но уже на самых первых репетициях трансформировался, так что «амазонки» превратились в предающихся своему культу богомолу подобных насекомых. Взял Роббинс что-то и от пауков, от необузданной силы животного мира, чтобы создать то, что сам он называл «явлением природы».
Идея поставить «Клетку» впервые пришла ему в голову, когда, переворачивая пластинку с «Аполлоном Мусагетом» Стравинского, на обратной стороне он увидел Концерт 1946 г. «Какая драматичная вещь!» - такой была его реакция. Он охарактеризовал эту музыку как «ужасно возбуждающую, подавляющую и подчиняющую» и представил себе три части концерта как драматургическую структуру, которая потом и стала основой его балета.
Роббинс прослоил танец бесконечным количеством идей и образов, которые он находил и впитывал в себя на протяжении всей работы над балетом, начиная с прилизанных мокрых волос Норы Кей**, вышедшей из-под душа, и заканчивая наблюдением за тигром в клетке, без устали хлещущим своим хвостом. Он также намекал на то, что вдохновлялся особенными юношескими чертами – тщательно им отслеживаемыми – в танце Танакиль Ле Клерк*** (он сравнивал ее с нескладным молодым жеребенком, который вот-вот превратится в чистопородного коня).
Сам он об этом имажистском**** процессе впитывания отзывался так: «У меня был особенный взгляд, нацеленный на материал. Такой «особенный взгляд» типичен для любого, кто занимается творческой работой, будь он художник, драматург, поэт, композитор или хореограф. Такой «взгляд» становится своего рода счетчиком Гейгера, который начинать щелкать в мозгу или включает эмоции, когда ты приближаешься к какому-то объекту, могущему представлять ценность для твоей работы». В таком случае, объект, вероятно, удивленно приподнял бы свои брови, поскольку балет был намеренно угрожающим и жестоким.
Суммируя все, что в нем происходит, Роббинс говорил: «Это история о племени, женском племени. Молодая девушка, Новообращаемая, должна пройти обряд посвящения. Она еще не знает своих обязанностей и полномочий в качестве члена племени, как не осознает и своих природных инстинктов. Она влюбляется в мужчину и спаривается с ним. Но правила, по которым живет племя, требуют его смерти. Она отказывается убить его, но ей снова приказывают (Королева племени) выполнить свой долг. И когда его кровь действительно проливается, животные инстинкты берут верх. Она сама бросается вперед, чтобы довершить жертвоприношение. Ее чувства подчиняются инстинктам ее племени». И действительно, под предводительством Королевы племени (Ивонн Мунси) два Чужака (Николас Магальянес, Майкл Мол) были убиты поодиночке яростными ударами женских рук и ног.
Если «Свободны как воздух»***** расширили классический «слог» сочетанием пируэтов и кульбитов, то «Клетка» с ее гротескной манерой должна была еще дальше отодвинуть границы, положенные классической форме. «Я не должен был ограничивать себя исключительно движениями человека, то есть движениями, сделанными в той манере, которую мы считаем присущей человеку, – вспоминал Роббинс. – В том, как работали их пальцы, в наклоне тела к земле или выпаде руки у меня была возможность увидеть то, что я и хотел сочинить. Иногда руки, кисти, пальцы превращались в клешни, щупальца, антенны». <...>
Премьера балета состоялась в Сити центре 4 июня 1951 г. Художник Джин Розенталь высветила пустую паутинообразную конструкцию из сплетающихся веревок, а Рут Соботка нарядила исполнителей в провокационные «паучьи» одеяния.
В начале балета свисающая сверху веревочная сеть устрашающим образом натягивается – деталь, которую Роббинс добавил как будто затем, чтобы предупредить о том, что тут сейчас начнет происходить. Но этот спектакль протяженностью менее четырнадцати минут моментально сокрушает все зрительские предположения. <...> Реакция критики была очень громкой, однако преимущественно в пользу Роббинса.
Джон Мартин****** написал: «Это гневное, штучное и беспощадное произведение, декадентское в своей одержимости мизогинией и презрением к воспроизведению потомства. Ему не избежать вопросов, но острыми и сильными ударами своими оно проникает в самую суть проблемы. Персонажи – насекомые, без сердца и совести, и мнение их о роде человеческом не очень-то высокое. Но несмотря на всю мощь отрицания, это великая маленькая вещь, отмеченная печатью гения».
В газете «Геральд трибьюн» Уолтер Терри****** приходит к заключению, что «Роббинс создал поразительную, нелицеприятную, но в целом захватывающую вещь». <...> Клайв Барнс****** позднее охарактеризовал «Клетку» как «отталкивающую частичку нашедшей дурное выражение гениальности».
Словно защищая Роббинса от обвинений в женоненавистничестве, Линкольн Кернстайн******* называл ее «манифестом движения за освобождение женщин, сделанным за двадцать лет до его возникновения». На тот момент Роббинс был сильно уязвлен столь жесткой реакцией и даже выступил с «опровержением»: «Не понимаю, почему кого-то так шокирует «Клетка». Если вы посмотрите повнимательнее, вам станет ясно, что она не более чем второй акт «Жизели» в современном представлении». И хотя впоследствии он объяснял, что в его высказывании подразумевалась ирония, ему постоянно «припоминали» виллис, мстительных духов в женском обличье, которые жестоко нападали на Иллариона и Альберта в знаменитой сцене на кладбище. Но в «Клетке» нет и намека на ту всепоглощающую силу любви, которая помогает Жизели спасти ее неверного принца.
Роббинс сделал свой балет бесконечно мрачным и безжалостным: оба его Чужака должны были умереть, не дождавшись от своих убийц никакого проявления человеческих эмоций. Что соответствовало совету Баланчина, который, согласно биографу Бернарду Тейперу, сказал Роббинсу после прогона: «Оставь его клинически бездушным». Отрывок из книги Г. Лоуренса «Танец с демонами: жизнь Джерома Роббинса» Перевод Н. Шадриной.
Действующие лица:
Новенькая
Королева
Первый чужак
Второй чужак
Фото Юсупова Дамира на сайте театра.